Взяла в полон январская метель.

Мои мечты скукожились в сугробе.

Я заливаю чаркой свою робость

В неумолимой снежной пустоте.

Я оголяюсь в прозе и в стихах,

Кладу на лист обшарпанные мысли,

В которых нет ни разума, ни смысла.

Тупая боль застряла на устах.

Я эту боль не в силах обуздать,

Она с издевкой гнет мои потуги,

Внушает мне — расстанься с милым другом,

Который смог вчера тебя предать.

И я кричу в январскую метель:

Не тормоши мою хмельную душу,

Я не хочу больных советов слушать,

Купаться в счастье — это мой удел.

Не  хочу я тебя ни голую,

ни в залапанном пеньюаре.

Разве можно хвалиться с гонором

тайной пройденных вакханалий.

Разве можно за пайку пошлости

насладиться любовным действом

И забыть про цветное прошлое,

что желанием красит детство.

Разве можно волной крепленого

заливать возвращенье в юность,

Где бывало чуть-чуть крапленого,

но уже расцветала мудрость.

Разве можно, а в прочем, без толку

конопатить прогнивший разум

И бороться с развратным бедствием,

что любовь поливает грязью.

Душой открытой, бескорыстной

Я обратился к миру грез.

Идя в него без алых роз,

Свою судьбу связал я с риском.

Рискую я совсем немногим, —

Войдя в мир грез, подумал я.

Но мир раскрылся для меня

Волшебным счастьем однобоким.

В нем все улыбчиво общались,

В нем все искрилось и цвело.

Мне там увидеть довелось

Смешливый взгляд из-под вуали.

И был тот взгляд лазурней моря,

Призывней света маяка.

Ее красивая рука

Меня лишила прежней воли.

Я с той поры иду по свету,

Ищу ее смешливый взгляд.

Ее обнять я был бы рад,

А мне кричат – таких уж нету.