»Проза «

Тихоновна

Целых двадцать пять лет после окончания института отработала в НИИ «Открывашки» Екатерина Тихоновна Воробьева. Пришла она в это самое НИИ Катенькой Воробушком, а уходить из института пришлось просто Тихоновной.
С наступлением перестройки исследования в области открывашек пришлось прекратить за невостребованностью этих самых приспособлений. А невостребованность возникла, во-первых, потому, что человечество научилось открывать бутылки без  специальных приспособлений, а, во-вторых, потому что на долгие исследования денег выделять перестали.
То ли дело раньше, сидишь себе в лаборатории, крутишь в задумчивости перед собой какую-нибудь фиговину, и никто тебя не тревожит. Наоборот, товарищи по работе даже шикают на нерадивых,  пытающихся помешать мыслительной деятельности задумавшегося специалиста.
Он может месяц сидеть в задумчивости, а может и целый год. Благо, что его не волнуют вопросы о зарплате и отпуске.
И ничего, что зарплата никудышная, зато два раза в месяц вынь, да полож.
Именно так думали некоторые специалисты НИИ, покидавшие монументальное здание института  с трудовыми книжками в руках.
Но Тихоновна думала совершенно по-другому. Тихоновне было ужасно обидно за то, что ее, проработавшую четверть века на одном месте, выпроводили из института за профессиональной ненадобностью.
Вот тебе Тихоновна и горбачевский день, то есть перестройка.
Пришла Тихоновна домой, взгрустнула малость, но на следующий день решила все-таки попытать счастье в других организациях.
За месяц она истоптала ноги по самое некуда, но в одних фирмах ей вежливо говорили о том, что в специалистах недостатка нет, в других организациях, криво усмехались и заявляли напрямую, что была бы помоложе, тогда …, а в третьих конторах просто захлопывали перед ее носом дверь.
От такого обхождения здоровье Тихоновны совсем подорвалось, и стала она походить на выжатый лимон.
Некоторые соседи с трудом узнавали в высохшей женщине прежнюю хохотушку Тихоновну.
Уединившись в  небольшой комнатке, Тихоновна пожалела о том, что в свое время не послушалась знакомую и не пошла на курсы кройки и шитья.
— Глядишь, сейчас и пригодилось бы ремесло, — подумала про себя Тихоновна.                               Еще немного погоревав, она все-таки взбодрилась и задала себе интересный вопрос с продолжением:
— А не заняться ли мне выпечкой пирожков?
Этот вопрос ее настолько вдохновил, что, не отвечая на него, она принялась за стряпню.
Уже к полудню напекла Тихоновна для продажи два десятка пирожков: десяток с капустой и десяток с картошкой.
Встала она с этими пирожками  на оживленном месте, но не успела раскрыть рот, как подвалили к ней два здоровенных амбала.
— Чего это ты тут расселась, старая? — сердито спросил один из них.
— Какая я тебе старая, — подняв на него глаза, возмутилась Тихоновна.
— Ах, ты еще и возмущаться, — прохрипел другой, — так мы тебя сейчас враз вынесем отсюда.
Грозная речь амбала совсем расстроила Тихоновну. Она поняла, что с этими толстолобыми шутить никак нельзя.
Подняв корзинку с пирогами, она засеменила восвояси, но один из амбалов  вырвал из ее рук корзинку и пригрозил:
— Еще раз придешь, на лекарства зарабатывать замучаешься.
Вернулась домой Тихоновна мало того, что ни с чем, так еще и в прескверном настроении. Хорошо, что три подгорелых пирожка оставались на противне. Попив чаю с пирожками, Тихоновна опять  задумалась, и привели ее мысли в царствие божие.
И в этом царствие какой-то симпатичный дядечка с бородкой манит ее своими перстами и что-то приговаривает.
Но как Тихоновна ни прислушивалась, слов разобрать она так и не смогла.
Устав напрягаться, она отмахнулась от видения и по-коммунистически произнесла:
— Негоже мне, атеистке, к богу обращаться, помирать буду, а богу не поклонюсь.
Ночью ей опять привиделся странный дядечка с бородкой, но на этот раз Тихоновна разобрала произносимые им слова:
— Приди, раба божия, в лоно церкви, покайся, и высохнут твои слезы, и благословит тебя боже на дела великие.
— А чего это я каяться-то должна, — во сне пробубнила Тихоновна, — вроде бы, не грешная я. Работала честно, людей не обижала ….
— Все перед богом грешны, Тихоновна, — перебил ее дядечка с бородкой, — послушай меня, усмири свою гордыню, обернись лицом к церкви.
— Да не хочу я……
— Не гневи господа, — перебил ее дядечка, — не торопись с ответом. Подумай о будущем, чтобы не сгореть потом в геене огненной.
Промолвил дядечка это, да и растворился во тьме ночной.
А Тихоновна так и проворочалась в раздумьях до самого утра. Все бы ничего, но сгореть в чем-то огненном Тихоновна совсем не хотела.
И, чтобы не сгореть, принарядилась Тихоновна во все чистое, шляпку старую из сундука вынула, да и засеменила ни свет, ни заря в близлежащую церковь.
Придя в церковь, она по неопытности свечечек поставила  и за упокой, и за здравие. Присмотревшись к людям, приноровилась поклоны бить, да креститься упоенно.
После таких процедур вышла Тихоновна из церкви вся просветленная и пропотевшая от перенапряжения.
Чтобы вытереть со лба пот,  сняла она шляпку и положила ее на парапет церковной ограды. Только стала вытирать лоб, а проходивший мимо человек сунул ей в шляпку
целую пятидесятку.
Первым желанием Тихоновны было окликнуть человека, но пока она собиралась, в ее шляпку женщина положила мятую десятку.
Через два часа шляпка была заполнена мятыми купюрами и не только российскими, но и заморскими. Иностранцы-то, оказывается, тоже щедры на подаяния.
Тихоновна спешно убрала купюры в карман сарафана и принялась неистово креститься, благодаря бога за такие подношения. И чем неистовей она крестилась, тем большее количество желающих хотело положить в ее шляпку какую-нибудь денежку.
Тихоновна забыла и про обед, и про ужин, и помнила только о том, кто услышал ее молитвы и благословил на такую благодать.
После вечерни  подпортили настроение бомжи, которые постоянно крутились возле Тихоновны, но они, слава богу,  попросили немного.
Придя домой, Тихоновна вытащила из  карманов цветастого сарафана мятые купюры и принялась считать приваливший гонорар.
Она считала их с таким упоением, что позабыла про все на свете.
Но давайте не будем ей мешать. Все-таки, негоже считать деньги в чужих карманах.
С легким сердцем мы можем оставить ее, понимая, что теперь Тихоновна не пропадет.
Она нашла свое новое предназначение, и бог ей судья.

Шар и Кегля

Первый разговор

В одном из боулинг-клубов  жизнь текла своим чередом. Игроки, сменяя друг друга, бросали шары, стараясь сбить как можно больше кеглей, и всякий раз, когда им это удавалось, восторгались, как дети.  Кеглям казалось, что этому людскому буйству не будет и конца, но наступило утро, и любители боулинга разошлись по домам.       Утомленные кегли, в очередной раз пожаловавшись друг другу на свою судьбу,  легли спать, но даже во сне частенько вздрагивали, так как снились им безжалостные шары, которые неслись на них со свирепыми мордами.                                                                                     Одна из кеглей даже проснулась из-за такого видения. Звали эту кеглю Окейна, и была она на несколько лет моложе своих подружек.
Проснувшись, Окейна еще несколько минут полежала без движения, потом тихонько  встала и вышла на помост.
Присев возле барьера, она пустилась в воспоминания, которые привели ее в красивый и просторный  дом. В этом доме она много лет прожила вместе со своими мамой и папой, братиками и сестренками.
Как дружно и счастливо они жили. Жили до тех пор, пока злые разбойники не похитили Окейну.                                                                                                                                              Более полугода она странствовала по свету с этими грубыми и неопрятными варварами. Сначала они  плыли по какому-то морю на потрепанной волнами шхуне. В один из дней, когда шхуна проплывала мимо покрытого зеленью острова, Окейна  бросилась за борт, но разбойники  выловили ее и посадили на цепь. Так на цепи она и просидела до тех пор, пока шхуна не причалила к живописному берегу с великолепными дворцами и парками.                                                                                    На рейде у  берега стояли разноцветные яхты и катера, а на берегу, возле многочисленных баров и ресторанов, копошились разодетые люди. И никому не было никакого дела до бедной Окейны.
Глядя на берег, Окейна вспомнила своих родителей, и слезы горечи в два ручья полились из ее глаз.
На второй день разбойники продали Окейну хозяину боулинг-клуба, и вот теперь она здесь, вдали от родного дома, в окружении ненавистных шаров и таких же несчастных подружек.
Ее тягостные размышления прервал тихий кашель. Окейна оглянулась назад и увидела шар, который стеснительно перекатывался из стороны на сторону.
Окейна сделала попытку встать и уйти, но шар упросил ее остаться и поговорить с ним.
С большой неохотой Окейна выполнила просьбу шара и вновь присела возле барьера. Несколько мгновений шар постоял в нерешительности, потом набрался духу и сел рядом с Окейной.
— Меня зовут Простиком, — представился он.
Окейна сердито посмотрела на шар, но его приветливый взгляд заставил ее сжалиться и сменить гнев на милость:
— А меня зовут Окейной.
— Какое красивое имя, — улыбнувшись, сказал Простик, — а почему Вы не спите?
— А Вы не слишком любопытны, Простик?
— Я спросил не ради любопытства, — ответил Простик, — я уже двадцать минут наблюдаю за Вами, и мне показалось, что Вы о чем-то вспомнили и вот теперь грустите.
Доброжелательный тон Простика успокоил Окейну, и она ответила:
— Я, действительно, вспомнила родной дом, маму с папой, моих братиков и сестренок. Если бы Вы знали, как мне хочется снова их увидеть.
— Скажите, Окейна, я чем-нибудь могу Вам помочь?
И в это мгновение раздался грубый окрик хозяина клуба:
— Эй Вы, чертовы работнички, почему это кегля и шар валяются, где попало. Ну-ка быстро убрать их на свои места.
Стоявшие возле барьера работники поспешили выполнить распоряжение своего строгого хозяина.

Последняя игра

Вечером клуб вновь заполнили любители боулинга, и игра началась. Простик, как и другие шары, был задействован в этой безжалостной игре. Но игрокам эта игра не казалась такой безжалостной, они даже представить себе не могли, что от их шалостей кому-то может быть больно.
Они играли в свое удовольствие и чьи-то проблемы их вообще не интересовали. Единственным их желанием было выбить как можно больше кеглей. В зале поочередно раздавались то радостные возгласы «страйк» или «спэа», то ехидное «сплит», то вопли раздражения от совсем неудавшегося броска.
Бросаемые игроками шары неслись в сторону кеглей, сбивали их и  возвращались в руки играющих. И все повторялось по-новому.
В этот раз Простику, как никогда, хотелось спрятаться в какой-нибудь закуток, чтобы не участвовать в очередном избиении кеглей. Только рука играющего всякий раз находила его и бросала в сторону смиренно стоявших кеглей.
Но разве мог вести себя Простик по-прежнему  после разговора с Окейной?  Разве мог он ударить понравившуюся ему кеглю?                                                                                                      Теперь, перемещаясь в сторону кеглей, он глазами выискивал Окейну и всеми силами старался в нее не попасть. Это стоило ему больших сил и не меньшего самообладания, но иначе поступить он просто не мог.                                                                                                                   И Окейна, заметив его старание, ему мило улыбнулась.
Но это старание заметила не только Окейна.                                                                                    Когда даже опытные игроки не смогли выбить весь комплект кеглей, жалобы на плохой шар посыпались от играющих одна за другой.                                                                         Рассердившийся хозяин клуба сам попробовал бросить Простика, и оставшаяся невыбитой кегля окончательно вывела его из себя.
— Забросьте этот негодный шар в чулан, чтоб я его больше не видел, — приказал он работникам.
И работники моментально выполнили приказ хозяина. Они бросили Простика в чулан, а чулан заперли на пудовый замок.
Бедный Простик, в пыльном чулане он расчихался так, что хозяйничавшие там мышки от страха забились в свои норки и долго не выходили из них.
Через некоторое время сидеть в норках им наскучило, и они осторожно вышли изнорок.
Самая смелая из них подошла к Простику и тщательно его обнюхала. Обнюхивая шар, она задела его усами, отчего Простику стало очень щекотно. А щекотки он боялся больше всего на свете. Он тут же завертелся, как ошпаренный, и истерично захихикал.                      Мышки подумали, что шару это нравится и, расхрабрившись, стали все его обнюхивать.
Сдерживая хихиканье, Простик стал умолять мышек прекратить это безобразное обнюхивание.
— Прекратите меня обнюхивать, перестаньте меня щекотать, — взмолился он, хихикая сквозь слезы, — вы же не хотите, чтобы я умер со смеху?
Мышки, конечно, не хотели ничьей смерти, поэтому они перестали его обнюхивать и с любопытством уставились на Простика.
— Ну, что вы на меня так уставились? – воскликнул Простик, — шара, что ли, никогда не видели?
— Видели-видели, но только не у нас в гостях, — пропищала самая смелая мышка.
И все мышки одобрительно запищали.
— Так значит я у вас в гостях? – спросил Простик.
— Конечно в гостях, — подтвердила самая смелая мышка.
— Тогда я спокоен, — расхрабрился Простик, — а то я подумал, что вы хотите меня съесть.
— Не бойся, — запищали хором мышки, — во-первых, ты совсем не вкусный, а, во-вторых, ты нам не по зубам.
— Вот если бы ты был сделан из сыра, тогда бы мы тебя съели, — призналась самая смелая мышка.
— Как хорошо, что я сделан не из сыра, — подумал Простик.
И тут самая смелая мышка задала ему очередной вопрос:
— Расскажи-ка ты нам о себе, как ты тут оказался?
И Простик приступил к своему печальному повествованию:
— Еще совсем недавно жил я недалеко отсюда в небольшом селе на берегу красивого озера вместе со своими братьями, матушкой и отцом. Жили мы между собой  в дружбе и согласии, в достатке и благополучии. Но красивое место кому-то понравилось, и согнали нас варвары с тех мест, понастроив там дворцы многоэтажные.                                                                                                                                Приютила нас дальняя родственница в своей деревенской избушке. И все бы ничего, но  не нашлось в деревне нам с братьями работы, да и невест в деревне не сыскать. Вот и разлетелись мы из родительского гнезда в поисках работы в разные края. Долго скитался я по миру и, в конце концов, попал  в этот боулинг – клуб.
— А за что  тебя в чулан-то упекли? — спросила самая смелая мышка.
— А за то, что встретил я здесь самую красивую кеглю, которую зовут Окейной. Встретил и не смог больше сбивать ее в безжалостной игре. Смелая мышка, у меня к тебе просьба. Передай моей милой Окейне, что сижу я в этом чулане и постоянно думаю о ней.
Подумала немного самая смелая мышка и согласилась:
— Не переживай, Простик, найду я твою кеглю и передам ей весточку от тебя.
Так самая смелая мышка и сделала. Когда игра в клубе прекратилась, она пробралась в комнатку кеглей и, найдя Окейну, рассказала ей о Простике.
Выслушав мышку, Окейна захотела сейчас же повидать Простика.
Мышка привела ее к двери чулана, в котором томился несчастный, а сама скрылась в чулане и сообщила Простику о приходе Окейны.
Простик  поспешил к двери и с волнением воскликнул:
— Окейна, милая, ты пришла ко мне.
В ответ он услышал тихие всхлипывания Окейны.
— Окейна, ты плачешь? — расстроился он.
— Нет, я не плачу, — вытирая слезы, ответила Окейна, — мне плохо оттого, что я не могу тебя увидеть.
— Не переживай, я сделаю все, чтобы снова быть с тобой, — постарался успокоить ее Простик, — потерпи немного, и мы обязательно увидимся.
Так они проговорили целый час и проговорили бы больше, но Окейне нужно было вернуться в комнату кеглей  до прихода работников.
А в это время в чулане мышки собрались на семейный совет.
— Уважаемые родственники, — начала самая смелая мышка, — вы, конечно, обратили внимание на то, как мучаются наши влюбленные. Я, например, считаю своим долгом помочь Простику выбраться из чулана.
— Но как мы можем ему помочь….. Что для этого нужно сделать …- раздались голоса мышек.
— Задавать вопросы вы все мастаки, — возмутилась самая смелая мышка, — а вот подумать и что-нибудь предложить, слабо?
— Нет, не слабо, — запищали мышки, — поможем Простику, поможем.
Несколько минут мышки думали над тем, как помочь Простику выбраться на волю и, наконец, одна из них предложила:
— Давайте сделаем под стенкой подкоп.
— Но на это уйдет уйма времени, и подкоп могут обнаружить, — возразила другая мышка.
— А мы для этого пригласим наших родственников – крыс, и они быстро сделают необходимый подкоп, — уточнила самая смелая мышка.
— А вы не боитесь, что после побега Простика, на нас начнут охоту работники клуба? – спросила одна из мышек.
Мышки в задумчивости притихли, и если бы не самая смелая мышка, от мысли о подкопе они бы отказались.
Но самая смелая мышка проявила настойчивость и убедила их не отказываться от идеи о подкопе.
Для осуществления этой идеи были приглашены все крысы, проживавшие в данном районе. Им понадобилось всего два часа, чтобы сделать проход, по которому Простик смог выбраться наружу.
Покидая чулан, Простик поблагодарил всех мышей и крыс за проявленную отзывчивость и поспешил к Окейне.

Побег

Проснувшаяся Окейна не сразу поняла, кто ее будит, но когда разглядела в ночи своего любимого, быстро вскочила и вместе с Простиком вышла на помост.
Возле барьера они немного пошушукались и приняли решение бежать из этого противного клуба.
С большим трудом они пробрались мимо дремавших охранников, а, оказавшись на воле, растерялись. Они же еще не решили, куда бежать.
— Послушай, Простик, а куда мы с тобой побежим, где нас не смогут найти работники хозяина? – спросила Окейна.
— Окейна, на твою родину бежать далеко, — ответил Простик, — поэтому попробуем добраться до моего дома.
Так как родимый дом Окейны, действительно,  был очень далеко от этих мест, она согласилась с предложением Простика.
Днем они шли по лесам, пробираясь сквозь кустарниковые заросли, а ночью выходили на проселочные дороги и скрывались в лесу только при появлении света фар проезжающих мимо машин.
В лесу им попадались ежи и зайцы, белки и бобры. Они искренне и от души помогали Простику и Окейне.  Кто их накормит, кто спать уложит, а кто путь укажет.                                         А один любопытный лягушонок увязался за ними и никак не хотел отставать. Ну что с ним поделаешь.                                                                                                                                               После очередной попытки прогнать лягушонка, Простик махнул на него рукой и предложил Окейне как-нибудь его назвать.
— А давай назовем его Попрыгунчиком, видишь, как он любит прыгать, — предложила Окейна.
— Попрыгунчиком, так Попрыгунчиком, — согласился Простик, и, обратившись к лягушонку, произнес, — ну ты, Попрыгунчик, мы берем тебя в свою компанию.
Услышав это, Попрыгунчик запрыгал еще выше, выкрикивая какие-то кваканья.
— Ну, хватит, хватит, — урезонил его Простик, — нам нужно торопиться, до деревни еще далеко.
И они двинулись дальше.
Все бы ничего, но на третий день о появлении в лесу  Простика и Окейны болтливая сорока нашептала на ушко вредной и хитрой лисе.                                                                                            Обнюхав беглецов, хитрая лиса поняла, что особой ценности для нее они не представляют. Правда, лягушонка она попыталась отправить в свой рот, но тот шустро отпрыгнул от нее и грозно проквакал.
— Фу, какая мерзость, — произнесла лиса, — мало того, что он еще зеленый, так и говорить-то, как следует, не умеет. Ква-ква, — передразнила лягушонка лиса, — ну что за сленг такой.                                                                                                    Сказав это, она переключила свое внимание на шар и кеглю. В другое время она, может быть, и отпустила бы без слов Простика и Окейну, но по весне ее вредный характер становился еще вреднее.
— А не отвести ли их к волку, – подумала лиса, — да продать их этому прохвосту за какую-нибудь живность или кусок козлятинки?
Подумав так, она заискивающе произнесла:
— Дорогие гости, зачем вам ютиться под можжевеловым кустом. Пойдемте лучше в одну из моих нор, там и согреемся.
Ничего не подозревавшие беглецы с благодарностью приняли приглашение лисы и уже через двадцать минут оказались у большой пещеры. Всю дорогу Попрыгунчик следовал за ними и квакал, не переставая.
Но Простик и Окейна не обратили внимания на его кваканье и напрасно.
— Славные вы мои, — обратилась к ним хитрая лиса, — побудьте немного возле входа, а я приберусь в пещере и приглашу вас.
В пещере лиса с трудом растолкала спящего волка и, мило улыбнувшись, проворковала:
— Дорогой Серый, извини за беспокойство, но вопрос срочной важности. Понимаешь, я тут с большим трудом заманила в лес двух влюбленных, но сама я с ними справиться не могу, поэтому хочу одолжить тебе их за пару курочек или козлиное бедрышко. Эти влюбленные не только очень вкусны, но еще и талантливы и смогут тебя развлечь.
— А чего же  ты сама-то их не ешь, если они такие вкусные? — засомневавшись, спросил Серый.
— Вкусные-то они вкусные, только мне не по зубам, — ответила лиса, и, скривив мордочку, продолжила, — это у тебя зубы крепкие, да большие, а мои зубки маленькие, да хрупкие.
— А чем же они могут меня развлечь? – задал волк новый вопрос.
— А тем, что работали они в боулинг-клубе, — ответила лиса, — а там только тем и занимаются, что развлекают богатенькую публику.
— Вот это очень интересно, — потирая лапы, воскликнул волк, — развлекали богатенькую публику, говоришь? Веди их скорее сюда, пусть они и меня поразвлекают, а то так скучно нынче в лесу.
— Серый, я, конечно, понимаю твое стремление поскорей с ними познакомиться, но сначала расчет, а потом развлекатели.
Серый немного подумал, потом вытащил из погреба козлиное бедро и рявкнул:
— А ну, веди скорей своих развлекателей.
Лиса вышла из пещеры и заворковала:
— Милости просим, гости дорогие. Проходите в пещеру, будьте как дома.
Обрадованные беглецы вошли в пещеру, но, увидев волка, испугались и попятились назад. А Попрыгунчик вообще подскочил до самого потолка.
— Проходите, проходите, — подтолкнула их Лиса, — это Серый, мой добрый и надежный друг. Его, как и меня,  вы тоже можете не бояться.
— А чего меня бояться, — попытавшись улыбнуться, заявил волк, — мне влюбленные очень даже нравятся.
Сказав это, он погладил своей мохнатой лапой сначала Простика, потом Окейну. На Попрыгунчика же волк не обратил никакого внимания.                                                                          – Тогда я пошла, — сказала Лиса и, прихватив козлиное бедро, ретировалась из пещеры.
После ухода лисы волк усадил Простика и Окейну напротив себя и приказал:
— А теперь развлекайте меня, пока я вас не съел.
Простик и Окейна прижались друг к другу и с испугом уставились на волка.
— Чего уставились, — взревел волк, — а ну, быстро меня развлекать.
Наши влюбленные переглянулись и, не сговариваясь, запели жалостливую песню про то, как злые люди издевались над ними:
— Ах, мы несчастные такие,
Никто не в силах нам помочь.
И истязают день и ночь
Нас люди страшные и злые…
— Что это вы тут сырость разводите, — завопил волк, — только слез мне ваших не хватало. Я же вас просил меня развлекать, а не расстраивать. А ну-ка, выдайте мне что-нибудь веселенькое.
Хоть и не было у влюбленных никакого настроения, но или развлекай, или ……
Но лучше об этом не думать.
— Солнышко, — шепнул на ухо Окейне Простик, — давай станцуем для волка брейк, чтобы он угомонился.
Они закрутились в сложных пируэтах брейка, и быстрые ритмы на время отвлекли их от мрачных мыслей.
Глядя на танцующих, волк и сам пробовал приплясывать и мурлыкать себе  под длинный нос.
Расхрабрившийся Попрыгунчик своими нелепыми подпрыгиваниями только мешал танцующим.
Когда уставшие влюбленные прекратили танцевать, волк опять рассердился:
— А ну, что остановились, танцевать у меня до тех пор, пока я сам вам об этом не скажу.
Простик и Окейна уже и так валились с ног, но ничего не поделаешь, волка надо развлекать.
В конце концов, они так устали, что, повалившись на пол,  уже  не смогли больше подняться.
От такой наглости волк взревел и, схватив Простика,  попытался его съесть.
Бедный волк, он даже представить себе не мог, как крепок этот плюгавенький шар.
Вместо того, чтобы откусить от шара приличный кусок, волк потерял целых два зуба.
— Аааа, — взревел волк, выплевывая зубы и переступая с лапы на лапу, — это вам дорого обойдется.
Провыв  это, он швырнул Простика в дальний угол пещеры. За Простиком в тот же угол полетела и Окейна.
Попрыгунчик очутился в дальнем углу самостоятельно.
— Завтра я с вами разберусь, — прорычал волк  и, чтобы хоть как-то унять боль,  улегся на свою постель.
Его противные стоны будоражили всю пещеру и даже вырывались наружу.                      Пробегавший мимо ежик, услышав стоны, прошел в пещеру и участливо спросил у волка:
— Серый, я могу тебе чем-нибудь помочь.
Лучше бы он и не заходил. Волк так на него огрызнулся, что бедный ежик, как ошпаренный, выскочил из пещеры и покатился кувырком на предельной скорости.                                      А волк продолжил свои стенания, проклиная  лису за ее предложение. Через час его стоны ослабли, а потом и совсем прекратились. Значит, наш волк все же уснул.

Второй побег

Осмелевший лягушонок приблизился к Окейне и, увидев на ее теле ссадины, прикоснулся к ним своими холодными лапками. От приятного прикосновения Окейна  очнулась, а ее ранки тут же зарубцевались. Когда ее глаза привыкли к темноте, она разглядела  лежащего без движения Простика и обратилась к Попрыгунчику:
—  Попрыгунчик, сделай что-нибудь, чтобы Простик очнулся.
Попрыгунчик прыгнул к Простику и стал прижиматься всем своим скользким телом то к одной, то к другой ранке.
Через некоторое время Простик открыл  глаза и, увидев Окейну, слабо ей улыбнулся. Окейна  придвинулась к Простику и, погладив его по голове, нежно произнесла:
— Милый Простик, я так хочу, чтобы ты поскорей поправился.                                                          Ее горячая слезинка упала Простику на лоб, отчего он  сделал смешную гримасу и тихо заявил:
— Простику не нужно поправляться, так как он самый здоровый из всех здоровых на свете.
С этими словами он поднялся и подбоченился.
Окейна очень обрадовалась, слезы перестали литься из ее красивых глаз, и она предложила:
— Ну, что ж, самый здоровый, тогда бежим отсюда поскорей, пока волк не проснулся.
Так они и сделали. Выбравшись из пещеры, они взяли курс на юг, в сторону ближайшего шоссе для того, чтобы даже если  волк погонится за ними, то к проезжей части он подойти не решится.
Попрыгунчик еле за ними поспевал.
Целый час беглецы выбирались из лесной чащи. Сначала они услышали шум проезжавших по шоссе машин, потом увидели в предрассветном сумраке и саму дорогу.
— Вот мы и выбрались из леса, — воскликнула Окейна.
— Выбраться-то мы выбрались, но осторожность нам у дороги не помешает, — предупредил Простик.
Прячась в кустах, они пошли вдоль дороги по направлению деревни,  которую два года тому назад покинул Простик.
А Попрыгунчик, первый раз увидевший дорогу, выскочил на нее и стал весело прыгать по асфальту.
Глупый Попрыгунчик, он даже не представлял себе, какой опасности подвергает свою жизнь.
Простик и Окейна стали махать ему руками и кричать о том, чтобы он немедленно уходил с проезжей части дороги, но развеселившийся Попрыгунчик не слышал их увещеваний и продолжал прыгать, как заведенный.
Естественно, он не заметил приближения машины, и, если бы не девочка, которая сидела на переднем сиденье рядом с папой, быть бы ему раздавленным колесами автомобиля.
Заметив на дороге что-то скачущее, девочка громко закричала:
— Папочка, остановись, папочка, остановись.
— Сидевший за рулем отец резко затормозил, и машина остановилась в сантиметре от Попрыгунчика.
Попрыгунчик сначала опешил, а потом припустился со всех лап в сторону кустов, за которыми прятались Простик и Окейна.
Выскочившая из машины девочка побежала вслед за лягушонком. Отцу ничего не оставалось делать, как последовать вслед за ней. В кустах они увидели шар и кеглю.
— Папочка, давай возьмем их с собой, — предложила девочка.
— Леночка, у тебя и так в доме много игрушек, зачем тебе шар и кегля. Может, не стоит их брать?
— Нет, папочка, — заупрямилась Леночка, — у меня еще никогда не было такого большого шара и такой красивой кегли, я хочу с ними поиграть.
— Ну, хочешь, так хочешь, — согласился с ней папа и, взяв шар и кеглю, понес их к машине.
Попрыгунчик поспешил за ними, стараясь не отставать. Более того, он первым запрыгнул в машину и укрылся под сиденьем
Так Простик, Окейна и Попрыгунчик попали в дом к Леночке.

В гостях хорошо, а дома ……

Леночка с родителями жила в большом и красивом особняке на берегу живописного озера. Перед домом на зеленой лужайке красовался фонтан, а к озеру вела вымощенная красной плиткой дорожка.
В доме имелась специальная игровая комната, в которую Леночка каждый день заглядывала, чтобы поиграть со своими любимчиками. Игрушек у нее было видимо-невидимо. Одних только кукол насчитывалось больше двадцати, и каждая кукла имела свой гардероб. В отсутствие Леночки куклы постоянно ссорились, пытаясь доказать друг другу свое превосходство. А где ссоры, там и рукоприкладство, отчего вид у кукол становился совсем неприглядным.
Приходя каждый раз в комнату, Леночка удивлялась, отчего это куклы такие растрепанные.
— Странно, — говорила Леночка, — вчера, перед уходом в спальню я их всех причесала, а сегодня они лохматые, как обезьяны.
Услышав такое про себя, обезьяны начинали искренне возмущаться, только этого возмущения Леночка не замечала, так как все ее внимание было сосредоточено на куклах.
Другие игрушки тоже были недовольны тем, что воображалы-куклы пользовались особым вниманием девочки. А были среди них и совсем дикие животные, такие как львы, тигры, бегемоты, слоны, жирафы, крокодилы … В общем, всех и не перечислишь.
Вот в такую компанию и попали наши беглецы.
Выходя из комнаты, Леночка улыбнулась куколкам, погрозила пальчиком диким зверюшкам и произнесла:
— Если будете обижать новеньких, я  завтра же вас накажу.
Но разве напугаешь диких зверей маленьким пальчиком. Как только дверь за Леночкой закрылась, дикие звери сбились в кучу и стали разрабатывать план по наказанию новичков.
Ну, что поделаешь, звери есть звери. Хотя и у людей нередко замечается желание поиздеваться над новичками.
После небольшого шушуканья, звери двинулись в сторону Простика и Окейны. Попрыгунчик в это время отсыпался в цветочном горшке и зверями замечен не был.
Итак, дикие безобразники приближались к нашим беглецам, и было в этом приближении что-то варварски агрессивное.
Дрожащая Окейна прижалась к Простику и прошептала:
— Простик, они, кажется, хотят нас побить.
— Не бойся, милая, — обняв Окейну, произнес Простик, — так просто они со мной не расправятся.
Даже куклы в этот раз забыли про  распри и, устремили свои взоры на угол, в котором шар прикрывал своей грудью кеглю.
Но кукольные взоры не излучали энергию соболезнования или сопереживания, из них исходили лучи неприкрытого любопытства и даже азарта.
— Ой, что сейчас будет, — пищали одни.
— Так им и надо, — восторгались другие.
— Будут знать, как уединяться от нашей компании, — заявляли третьи.
А четвертые бодрыми призывами даже поддерживали атакующих.
Услышав поддерживающие скандирования, дикие звери устремились на Простика, и тому пришлось применить все свое борцовское мастерство, чтобы отразить первую атаку.
— Хорошо, что я в свое время изучил приемы каратэ, — вытирая пот, подумал Простик.
Но дикие звери вновь бросились на Простика, и теперь им удалось его окружить. Особенно свирепствовали тигры, они так и норовили наброситься на его спину. Окейна попыталась помочь Простику, но одним ударом слона была отброшена в угол.
И плохо  было бы Простику, если бы не проснувшийся от шума Попрыгунчик.
Спрыгнув с цветочного горшка, он так заквакал, что звери сначала опешили, а потом забились по своим углам.
Забьешься тут, если какой-то неизвестный зеленый зверь так страшно орет, то есть квакает. Разве поймешь, что у этого орущего зверя на уме.
Мало того, что он орет, так еще и прыгает, как сумасшедший.
Нет уж, нет уж, лучше подальше от беды.
А Попрыгунчик еще немного покрасовался перед восхитившимися его подвигом куклами и попрыгал зализывать раны своего друга.
Приведя себя в порядок, наши путешественники решили, не дожидаясь рассвета, покинуть этот красивый, но негостеприимный дом. Хорошо, что окно комнаты Леночка забыла закрыть. Вот только забраться на него Простику и Окейне удалось с большим трудом.
Забраться на окно было трудно, зато спрыгнуть в дворовый сад оказалось делом простым.

Вот моя деревня

И снова дальняя дорога по лесам и полям, по холмам и косогорам, по болотам и буреломам.
В одном месте им встретился медведь, но он был так занят поеданием малины, что только кивнул в знак приветствия и продолжил лакомиться.
Зато лесная рысь долго преследовала их, укрываясь в зеленой листве и размышляя над тем, полакомиться ими сейчас или дождаться полночи.
В полночь, когда наши путешественники улеглись спать, рысь подкралась к их шалашу, заглянула внутрь, но, обнюхав шар и кеглю, только скривила свою усатую мордочку и поспешила на свежий воздух.
Мало того, что шар с кеглей и чистыми-то пахли не привлекательно для семейства кошачьих, а тут еще и не мылись несколько дней.                                                                            Нет, они, конечно, купались в лесном озере сегодняшним утром, но за день изрядно пропотели, пробираясь через буреломы.
— Тьфу, какая гадость, — возмутилась рысь, — и что я за ними тащилась весь день.
А наши путешественники крепко проспали до самого рассвета, даже не догадываясь о том, что их жизни в эту ночь были на волоске от ……
Были, но не оказались, и слава богу.
Умывшись утренней росой, наши путешественники приступили к поиску завтрака. Попрыгунчик быстро наелся мошками, которых было не счесть возле старого болота, а Простик с Окейной позавтракали черникой, да земляникой.
После завтрака наша троица опять отправилась в путь с мыслью о том, что до деревни осталось только два перехода.
Один переход они сделали до обеда, во время которого гостеприимные белки угостили их лесными орехами. Ох, и вкусные были орехи, то ли оттого, что наша троица очень проголодалась, то ли оттого, что орехи предлагались им от чистого сердца. А, может быть, от того и от другого.
Попрощавшись с гостеприимными белками, наши путешественники пустились в последний переход и к вечеру вышли к излучине реки, возле которой и находилась деревня. Вот только жителей в деревне они так и не нашли. Старики все повымирали, а молодежь разбежалась в поисках заработка.
Простик с Окейной решили остаться на ночлег в опустевшей деревне, чтобы, как говорится: «утро вечера мудренее». Утром они собирались подумать о своих дальнейших шагах.
А ночью по указке хозяина боулинг-клуба в деревню наведалась полиция. Она хотела найти беглецов, чтобы вернуть их хозяину.
Хорошо, что Попрыгунчик остался на улице и спал очень чутко. Услышав разговор полицейских, он так расквакался, что разбудил Простика и Окейну. Выглянув в окно, Простик увидел полицейских и вместе с Окейной поспешил скрыться в близлежащем лесу.
Полицейские, не найдя беглецов, немного посовещались и отправились в обратный путь.
Когда они уехали, Простик с Окейной вышли из лесу и решили, не теряя времени, покинуть деревню.
Попрыгунчик отказался от их предложения идти в сторону родины Окейны и остался в деревне.
— Что я там буду делать, в этом жарком климате — сказал он, — я лучше останусь здесь, на своей родине. Здесь мне все привычно и знакомо.
На прощание, крепко обнявшись с Попрыгунчиком, Простик и Окейна скрылись в полусонном лесу.
Пожелаем же им счастливого пути и радостной встречи с родителями Окейны.

Эх, судьба моя собачья

Детские воспоминания
В комнате местной дворничихи на домотканом половике лежал здоровенный пес дворя … , извините, дворового происхождения и вспоминал свое непутевое детство.                             Почему непутевое, спросите вы.
Да, потому что после рождения ушлые ребятки представили его одному зажиточному дяденьке как щенка породистой овчарки. Осмотрев щенка, зажиточный дяденька начал было отказываться, но его маленькая дочь так расплакалась, что судьба щенка была предрешена. Пробурчав про себя:
— Вся в матушку, такая же горлопанистая, — дяденька взял щенка на руки и потащил к машине.
Так щенок попал в дом Прохора Немышкина, который отличался от сверстников тем, что с малых лет чего-то выменивал, где-то подворовывал и безоглядно коллекционировал старинные вещи.
Начавшаяся перестройка в полной мере раскрыла его менятельно-коллекционный талант и сделала  успешным предпринимателем.
На радость родни, Немышкину  хватило восьми классов образования,  чтобы облапошить  в одночасье большинство своих образованных  сограждан и занять пост  районного головы.
Правда, уже через год он стал дипломированным специалистом, а через два даже остепенился. Остепенился не в том смысле, что одумался, а в том, что в его визитке появилась запись «кандидат философско-химических наук».
Пышущая здоровьем супружница Авдотья, хоть и не любила менятельный характер Немышкина, но терпела все его выходки.
Будешь тут терпеть, если альтернатива была единственной – за дверь и в нищету.
А сможешь ли выжить без шопинга и  машины. Тем более, что погонять на машине  Авдотья ой как любила.                                                                                                                  И, если Немышкин ездил с ветерком, нет, с ветрищем, в силу своего служебного положения, то Авдотья гоняла по городу, взяв на вооружение принцип «Шире грязь, дорога едет».
Когда она мчалась по городу, расступались не только рядовые граждане, но и генералы от милиции.
Но мы совсем забыли о щенке, а он бегал из комнаты в комнату и активно развивался на Немышкинских харчах, изредка получая пинки от неласковой девочки за свою щенячью открытость и недержание.                                                                                                                                     Не удержишься тут, если никто не хочет с тобой погулять.
Первое время пинки Немышкинской дочери  казались ему проявлением нежности и ласки, но уже через неделю щенок понял, что эти нежности телячьи, и собачья порода от них только страдает.
Поняв это, щенок стал тихонько порыкивать, а потом даже громко рычать. И чем громче он рычал, тем  больше ему доставалось.
В конце концов, при виде девочки, щенок стал забиваться под диван от греха подальше.
А еще щенку не нравились административные застолья. Именно так называла Авдотья сборища Немышкинских соратников и их жен.
Приходившим гостям первым делом показывали породистого щенка, при виде которого те начинали впадать в хвалебный экстаз.
— Ой, какой хорошенький, — пищали соратниковские жены.
— Вот это порода, вот это кобель, — восхищались соратники.
И от этих пищаний и восхвалений по Авдотьиному телу разливался  всепобеждающий эликсир удовлетворения, отчего она начинала похрюкивать.
Авдотья  похрюкивала, а щенок изо всех сил пытался вырваться из цепких рук гостей.
Ему ужасно не нравились эти присюсюкивания и показные восхваления. Своим щенячьим чутьем он неосознанно ощущал  наигранность и крючкотворство, лицемерие и подхалимаж участников интеллигентных посиделок.
— Фу, какие противные, — думал он, убегая из прихожей, — а еще административный ресурс.
С той поры в его сознании накрепко засела мысль о том, что административный ресурс может делать ему только бяку.
Через два месяца  пребывания щенка в Немышкинских хоромах, когда даже его соратники стали заикаться при восхвалении щенячьей породы, районный голова понял, что от собаки нужно избавляться.
Он вывез щенка за пределы района, и без сожаления выпихнул его из машины:
— «Гуд бай, мой рыжий, гуд бай, мой маленький….
Всю обратную дорогу  Немышкин мысленно материл в хвост и в гриву проходимцев, которые подсунули ему беспородную дворнягу:
— Это ж надо, меня, главу района, который сам кого угодно нае …обманет, обвели вокруг пальца какие-то уроды. Хотя, если бы не дочь, — попробовал успокоить себя Немышкин, -не взял бы я этого сопливого щенка.

Новая хозяйка
Когда машина Немышкина скрылась в вечерней дымке, щенок осмотрелся по сторонам и медленно побрел в сторону придорожного кустарника.
Именно там и нашла его на следующий день дворничиха местного ЖЭКа.
По паспорту числилась она Разудаловой Матреной Филипповной, но в детстве звалась Матрешей, в молодости Мотрей, а в преклонном возрасте просто Филипповной.
Вот к этой самой Филипповне и попал наш двухмесячный щенок.
Об имени щенка  Филипповна долго не задумывалась. Принеся щенка в свою однокомнатную квартиру, она дала ему поесть, включила телевизор и наткнулась на Клуб путешественников. С экрана телевизора ведущий смачно рассказывал о реке Дунай, и это название Филипповне очень понравилось.
Посмотрев на собаку, Филипповна позвала:
— Дунай, Дунай, ну-ка поди сюды.
Щенок сначала навострил уши, потом оживился  и, виляя хвостом, подбежал к Филипповне.
— Молодец, хвостатый, — воскликнула Филипповна, — значится, быть тебе Дунаем.
Так у щенка появилось имя, которое, судя по его реакции, ему тоже понравилось.
В первые дни Филипповна выводила Дуная на улицу только на несколько минут. Это было утром и вечером, а остальное время он был полным хозяином в пустой квартире.                                                           Пользуясь правом хозяина, он облазил все уголки, обнюхал все вещи, но больше всего его притягивала кровать, на которую он никак не мог забраться.                                                    Как только он ни подпрыгивал, чтобы очутиться на кровати, но силенок до поры, до времени ему не хватало. Из-за этого он будил хозяйку по утрам только тонким поскуливанием. Но через некоторое время он приноровился и стал запрыгивать на кровать без проблем.                                                                                                                                               С этого момента процедура побудки резко изменилась. Теперь, запрыгнув на кровать, он  начинал с энтузиазмом облизывать нос и щеки хозяйки.                                                                            От таких нежностей Филипповна просыпалась и, гладя Дуная по загривку, ласково приговаривала:
— Ишь ты,  какой полизун. Ну, хватит, хватит, уже встаю.
Сказав это, она вставала с кровати и первым делом кормила Дуная.  Потом Филипповна завтракала сама и начинала собираться на работу.
Все это время Дунай крутился возле хозяйки, без отрыва и преданно глядя в ее глаза. Такое смотрение расслабляло Филипповну, и она брала Дуная с собой на работу.                      Филипповна подметала двор, а Дунай или лежал где-нибудь в тенечке,  или общался с другими собаками.
И, если собаки охотно шли на общение с Дунаем, то их хозяева  с нескрываемым неудовольствием косились на непородистого пса.
Косились, но вслух выражать свою неприязнь к Дунаю они не решались.
Один из них, правда, сделал попытку огрызнуться на собаку, но получил от Филипповны такую словесную нахлобучку, что зарекся никогда больше этого не делать.
По вечерам у Филипповны тоже собирались знакомые завсегдатаи. Заходили к ней, как правило, товарищи по ЖЭКу — электрики да водопроводчики, дворничихи да учетчицы.
На Дуная они особого внимания не обращали, так как уже с порога начинали обсуждение прожитого дня, как в местном, так и в мировом масштабе.
Местный масштаб включал в себя недовольство близлежащим начальством, а в мировом масштабе перепадало и нашим, и вашим.
И чем больше говоруны подогревались спиртным, тем оживленней проходила застольная беседа.
Лежа на домотканом половике и прислушиваясь к разговору, Дунай мысленно поддерживал свою хозяйку и слабо поскуливал.                                                                                                     Конечно, он был далек от мировых проблем, но, когда хозяйка принималась стучать кулаком по столу, Дунай начинал подвывать.
Вот только его подвывания никак не влияли на ход политической дискуссии.
Гости делали вид, что Дуная в упор не видят, и это невнимание начинало выводить его из душевного равновесия.
А выведенный из равновесия Дунай вставал на дыбы и принимался устрашающе рычать.
И тогда Филипповна поднималась из-за стола и произносила фразу, которая остужала даже того, кто уже  лыка не вязал, но все пытался кого-то проучить.
— Мой Дунай устал от вашей болтовни, — громогласно заявляла Филипповна, — а ну-ка уматывайте к такой-то матери.
После такого  заявления гости выцеживали недопитое и торопились на выход.
С Филипповной портить отношения никто из них не хотел.

Эпилог
Так и проходила его собачья жизнь в нелегкой работе и шумных застольях, пока Дунай не вспомнил об обидах, причиненных ему в детстве.
А поводом для обращения к воспоминаниям послужил пинок, которым его угостил вышедший из машины чиновник.
— Ах, так, — подумал Дунай, — отольются тебе мои слезы.
Не успел чиновник скрыться в подъезде, как Дунай подскочил к нему и тяпнул за холеную административную ногу.
Чиновник взвыл от причиненной боли, и из его горлопанистого нутра посыпались ругательства, которых и свет не слыхивал.
Самым безобидным из них было:  …………………………………………и в Красную армию.
Если бы собака могла заткнуть свои уши, а то ведь нет.                                                                              Но Дунай не стал до конца выслушивать витиеватые сквернословия. Повернувшись к чиновнику задом, Дунай, изображая гордую походку, направился в сторону  мусорных бачков. И только прижатый к заднице хвост выдавал его боязливую сущность.
Получивший в зад порцию уколов чиновник не пожалел обидчика. И даже  победоносная Филипповна не смогла спасти своего лохматого друга от чиновничьей кары.
Лихие молодцы,  приехавшие на дребезжащей машине, шустро загрузили Дуная в фургон и увезли в неизвестном направлении.
Несколько дней Филипповна покручинилась по поводу неожиданной утраты, но вечерние сходки со спиртным отвлекли ее от грустных мыслей.
Правда, чиновнику на этих сходках тоже досталось, как следует, но чиновник об этом так и не узнал.