Пренебрёг я тропинками узкими.

Был мой путь непростительно долгим.

Распахнулась душа моя русская,

я добрался до матушки Волги.

Распахнулась душа, слово молвила,

повинилась за дряблую память.

Мне ответила речка безмолвием,

загасив тем душевное пламя.

Я заплакал слезами горючими

и тонули они в волжских водах.

Эх, судьба моя, былью закручена,

не даёт мне второго подхода.

Февраль накрыл морозной дымкой

тропинки парковых аллей.

Игривый ветер невидимкой

укрылся в зарослях ветвей.

Притихла снежная пушистость,

купаясь в белом молоке.

И не играет серебристость

без солнца в дальнем далеке.

Везде таинственностью веет.

Деревья инеем красны.

Душа от видов здоровеет.

Картинки разума ясны.

Чистые помыслы вижу на небе,

глянув в простор синевы.

Я обречён в поэтической неге

петь про игривость Невы.

Петь про великую стать Петербурга,

с красочной вязью мостов.

Мне предначертана роль трубадура

в зелени местных садов.

Я восхищаюсь колоннами Стрелки

с пылким стремлением ростр.

Скрашен огнями маячных горелок

наш петербургский форпост.

Тянутся к небу церковные шпили,

оповещая весь мир,

что этот город духовных идиллий,

добрых желаний кумир.

Но кровоточат военные раны

местных церквей и дворцов.

Помнят бомбёжки дома – ветераны,

взятые немцем в кольцо.

Зрит с Петропавловки ангел – хранитель.

Златом горят купола.

Люди, красу Петербурга цените,

множьте благие дела.