Валяние в снегу – чудесная услада.

Я в этом убеждался и не раз.

Родители со мной, как ни старались сладить,

мирились, утонув в сиянии глаз.

А я бежал во двор и с радостью бросался

в пушистую прохладную постель.

По белому снежку до звёзд играли в салки,

и пар валил от потных детских тел.

Домой я приходил законченной сосулькой

и в угол ставил мёрзлые штаны.

Прощения просил, уткнувшись в бок мамульки,

стараясь лаской шишки утаить.

И мне, в который раз, чудачества прощались.

Спасало тело мамино тепло.

И в памяти моей живёт былая шалость,

с которой мне по жизни повезло.

Редакторским ярмом сдавило мою рифму,

душевную аорту перекрыв.

Мой песенный корабль направило на рифы,

оставив вдохновение без крыл.

Я к Музе волочусь стреноженным Пегасом,

шепчу ей о несбывшейся мечте.

Но в чреве темноты её окно погасло,

и улица успела опустеть.

За что я обречён на эти наказанья?

За что свалилась кара на стихи?

Я вовсе не ищу всеобщего признанья

и действую по мании стихий.

Но помню, что творец иль честный созидатель

не может жить с надеждой на тариф.

И знаю, что мой друг — восторженный читатель,

не усомнится в правильности рифм.

Над Петербургом небо синее.

Мороз декабрьский щиплет уши.

Шагаю в парк, покрытый инеем.

Хочу безмолвие послушать.

Хочу дивиться снежным бисером,

что разукрасил всю окрестность.

Рукой зимы картины писаны.

Мне созерцать их интересно.