В один из мрачных вечеров

я заливал кручину водкой.

Подспудно думал о молодках.

От раздраженья хмурил бровь.

Жужжанье мухи у стола

мои виденья прекратило.

Кому другому дал бы в рыло,

а тут всего лишь два крыла.

Я наглость мухину простил,

хотя она залезла в стопку.

Чтобы не бить её по попке,

пришлось потратить много сил.

Она пощаду приняла,

в меня уставилась с почтеньем.

И начал я нравоученья –

как ты посмела, как могла.

По воле чувств за добрый знак

я принял мухино молчанье.

Хватил стопарик для звучанья.

Излил ей душу просто так.

Я рассказал ей о любви,

что обобрала без остатку.

Приврал немного для порядку,

потом позволил пригубить.

Заметив мухину слезу

я не на шутку распалился,

слюной обильной подавился.

Туман заметным стал в глазу.

А после нового глотка,

туман заполз в моё сознанье.

Слова последнего признанья

услышал я издалека.

Проснулся рожей на столе.

на дне бутылки билась муха.

А рядом грозная старуха

со злой  морщинкой на челе.

Я для чего-то в этот мир пришёл?

Такой вопрос навеяла мне осень.

Я распахнул поношенный камзол

и зашагал в объятья мудрых сосен.

Там окрыляет воздух озорной

и не мешает мыслить буйство красок.

Там я встречаюсь с юною весной

и отдаюсь её дразнящей страсти.

А отдышавшись после бурных ласк,

я открываю нужность моей жизни.

В моём сознании рифма родилась –

все эти годы жил я для Отчизны.

Под этой рифмой вера в отчий дом,

моей семьи незыблемая прелесть.

И благодать, добытая трудом,

в которой есть звучанье детской трели.

И осознав всю значимость судьбы,

я возвращаюсь в осень окрылённым.

Как хорошо на этом свете быть

кому-то нужным и во всех влюблённым.

Над головой чернеют небеса.

Проныра — ветер вылез на прогулку.

И провода поют на голоса,

пугая птиц в дворовых закоулках.

Под серой мглой нахохлились дома.

Глазницы окон смотрят на напасти.

А что смотреть — от листьев кутерьма.

Сосед зовёт укрыться от ненастья.

Но с нетерпеньем солнышка я жду,

смотрю на небо с доброю оглядкой.

И над землёй летящему дождю

я запрещаю мокрую посадку.

Но не услышал дождик мой запрет.

Тугие струи бьют без сожаленья,

нарушив тем тот самый паритет,

что сохранял моё иное мненье.