Тоска выкручивает руки,

Покинуть душу не спешит.

Ну, как сносить такие муки,

Когда погода тормошит.

Когда холодными ветрами

Всерьез насилует страну.

Когда студеными дождями

Рисует лужу не одну.

Настырный ливень гасит пламя

В моей простуженной груди.

Сдается Музе на закланье

Все то, что было позади.

А впереди сплошная серость

С тягучим питерским дождем

И лишь одна лампадка веры,

Что освещает отчий дом.

С глазами завидущими, с руками загребущими

родился поздним вечером несчастный человек.

Живя в селе Завидово, он рос и всем завидовал.

Роились только завидки  в немытой голове.

Глазищи завидущие не ведали усталости.

Они повсюду зыркали, искали, что хватить.

А ручки загребущие, сначала вроде шалости,

потом и по инерции пытались ухватить.

Хватали ручки вредные игрушки и вкуснятину.

Конфетки и печение съедались в тот же миг.

И вылилось впоследствии в любимое занятие –

что глазками замечено, то ручками возьми.

Таких по всей Россиюшке немало нарождается.

Растут из них завистники, хапуги и рвачи.

Но, несмотря на ханжество, Россия возрождается.

Без щучьего веления и Ваньки на печи.

Белым-бела черемуха

с оттенком новизны.

Но только веет холодом

от этой белизны.

Невестой несговорчивой

черемуха стоит,

а ветер в косах свадебных

без устали гудит.

И треплет хладом северным

черемуховый цвет.

Прическа разлохматилась,

а милого все нет.

К березовой сердечности

прибился юный клен.

И ветками зелеными

березку обнял он.

А белая черемуха

страдает в холодке.

Забыл ее миленочек

в далеком далеке.