Кричит душа, куда-то рвется,
а я не в силах обуздать.
И в сердце гулом отдается
совсем не божья благодать.

И я с тоской кусаю локти,
боюсь в агонии пропасть.
А Пушкин смотрит исподлобья
на мной написанную страсть.

И я безжалостно сминаю
строкою пачканный дневник.
Писать по новой начинаю
сюжет не знавших света книг.

Писать безропотно придется,
успеть бы вовремя издать.
Кричит душа, куда-то рвется,
ее не в силах обуздать.

Зазывает снегом заоконье,
а в камине теплится огонь.
Я стараюсь думать об исконном,
о проблемах думать не резон.

Но сгорают скомканные мысли
на конце дрожащего огня.
Жить без нежной рифмы я не мыслю,
а она уходит от меня.

Слуги колонтитулов и штампов
в душу мне пытаются плевать.
Полчища придирчивых сатрапов
вынуждают с ними воевать.

И тогда на вид со снежным полем
я сменил каминное тепло.
Рифму, что печалилась на воле,
с нежностью занес под свой полог.

Ольге Кормухиной посвящается
Концерт прошел, но ком воспоминаний
тиранил глотку несколько часов.
Чело покрылось тенью состраданий.
Я падать в небо с песней был готов.

Встряхнула душу хрупкая певица.
Прошлась по нервам мудростью стиха.
Я вдруг увидел дерзкую зарницу,
в лучах которой Русь моя тиха.

На страже снова русский Севастополь
с надежным рейдом русских кораблей.
И православье с верностью истокам.
И песнопенье белых лебедей.

Вместилась в сердце целая эпоха.
Вошла в сознанье каждая строка.
Блистала Дева в образе пророка.
Кромсала воздух нежная рука.