Поставив точку на сонете,
я вышел в серую купель.
Глухая музыка рассвета
сменила песенную трель.

Коварный ветер плюнул в душу
противной моросью дождя.
Уж лучше б снег с дыханьем стужи
и гул в замерзших проводах.

А эта мокрая унылость
рождает грустную строку,
Вбивает в голову постылость,
и я отбиться не могу.

Еще вчера хвалил я осень
за несравненный вернисаж.
А что сейчас, лишь зелень сосен.
Какой кошмар, какой пассаж.

В пучине моря штормового,
в кошмарной мгле высоких волн
взывает к милости у бога
ладья с названьем «Фараон».

Скрипят потрепанные мачты,
свисают клочья парусов.
Команды, сдобренные матом,
долбают воздух со шканцов.

Последний окрик капитана
пропал в нахлынувшей волне.
Матросов смытые останки
уже покоились на дне.

На берег выбросило морем
корму с названьем «Фараон».
Закат смирился с этим горем,
уйдя за темный горизонт.

Как жизнь порою беззащитна,
а смерть не верит в чудеса.
Но если думать о защите,
то вряд ли взвеют паруса.

Укрыт листвою старый пруд.
Щедра на лист златая осень.
И только зелень стройных сосен
младые ветры не берут.

Потупил взор унылый клен.
В печали белые березы.
Почуяв скорые морозы,
Рябины сбились на поклон.

Исчезли птичьи голоса
в строках осенней партитуры.
На смену сказочной натуры
идут сплошные чудеса.

То дождь бессовестно клюет,
то град по темечку стучится,
то день туманом отличится,
то ветер спуску не дает.

Но в том и прелесть в чудесах,
что осень с зимушкой танцует.
Она, естественно, рискует
растаять в дымке на глазах.