Люди добрые, земляки мои,

Перестаньте вы харахориться,

А не то мороз грянет холодом,

Да метелью злой ветер кинется.

Ветер кинется, снег завьюжится,

Занесет вокруг все тропиночки.

Не найдет пути милый к милочке,

В танце свадебном не закружится.

Не закружится, не обнимется,

Поспешит домой не целованный.

И закончится родословная

На краю села его именем.

Так покайтесь же перед господом,

Распахните вмиг души грешные.

Растворятся в тьме злые лешие,

Добры ангелы будут в гости к вам.

Мать-Родина, к тебе я прихожу,

Снимаю шляпу, стоя у подножья.

В кладбищенской тиши я не стыжусь

Омыть слезой священные пороги.

Здесь камень кровоточит на крестах,

Здесь слышатся блокадные рыданья.

Здесь листья на деревьях и кустах

Общаются с естественным страданьем.

Но слышен и торжественный салют

В честь тех, кто непреклонен был в блокаду,

Кто выстоял, не кланяясь врагу,

Под гулом непрерывной канонады.

В честь тех, кто упокоился в земле

Не попранной коварными врагами,

Кто жизнью обеспечил счастье мне

И городу с златыми куполами.

Девятьсот дней блокады,

девятьсот страшных дней.

Самолетов эскадры

в сатанеющей тьме.

Вой тревожной сирены

с чередой канонад.

И фабричные смены

после чуткого сна.

Навалившийся голод

без поправки на рост.

И пронзительный холод,

будораживший кость.

От фашистских снарядов

колебалась земля,

Но сыны Ленинграда

не жалели себя.

Девятьсот дней блокады,

сотни тысяч потерь.

Девятьсот дней блокады,

героизма пример.

Поклонитесь погибшим,

обогрейте живых.

То святые могилы,

то священная жизнь.