От брожения прожитых лет
отвлекает меня одиночество.
Я бросаю потрепанный плед
на остывшую спину пророчества.

И омытый скупою слезой,
отдаюсь заказному желанию.
Устремляюсь в глубины лесов,
где не нужно пыхтеть и жеманиться.

Где не нужно насиловать слог
и страдать по несбывшейся осени.
Где туманом прикрыт эпилог
и встречают духмяные просеки.

Где в доверчивом море цветов
обмываю свое возрождение.
В этом море остаться готов,
но всесильно природное бдение.

И под шелест скупого дождя
провожает меня одиночество.
Обещает по-прежнему ждать
с полной чашей земного пророчества.

Жизнь свою насиловать не буду.
Новых дней у Бога не спрошу.
Пусть господь однажды не разбудит.
Я с него за это не взыщу.

Пусть однажды солнышко не выйдет
над моей поникшей головой.
Я хочу, чтоб каждый близкий выпил
за пришедший всуе упокой.

Я хочу, чтоб сыростью не пахло
в отведенном райском уголке.
Чтобы ветвь поэта не зачахла,
и звезда не гасла вдалеке.

Говорят, людей хороших больше.
Говорят, с добром идущих много.
Только зло упитанней и толще,
и ему с добром идти не в ногу.

Только миром правят негодяи,
от которых алчностью воняет.
Их не манят солнечные дали.
Их господь в жестокость окунает.

И звереют алчность и жестокость,
Колобродят с наглостью в обойме.
Страшный шум кровавого потока
оглашает поле новой бойни.

И стрижет вонючие купюры
режиссер театра лицедеев.
От софитов данной режиссуры
сердце мира только холодеет.

И летят не голуби над полем.
И поля не хлебом колосятся.
И земля корежится от боли,
ей со злобой хочется расстаться.

Чтобы мир надеждою наполнить,
Нужно взять смиренье за основу.
Говорят, людей хороших больше.
Говорят, с добром идущих много.