Смывает дождь твой чудный образ
с мольберта летнего окна.
И вновь встает привычный облик,
где я один, и ты одна.

Вошла в тебя, нежданно, осень
с набором скомканной тоски.
И ты уже любви не просишь
в контексте песенной строки.

И я не мерзну в ожидании
твоих горячих, нежных ласк.
Я принимаю эту данность,
сказав «прости» в последний раз.

Трусоват нынче народец европейский.
В каждом русском им мерещится медведь.
Стоит русскому ребенку зареветь,
как в Европе запевают трусопесни.

В каждой бабушке им видится десантник.
В каждом юноше – коварный диверсант.
И от дрожи, если верить чудесам,
за гранату выдают конфетный фантик.

Что же стало с европейскою отвагой?
Что случилось с европейскою судьбой?
Россиянину не нужен смертный бой,
а Европа нам грозит клыками НАТО.

Так и целит на российские просторы,
как когда-то в грозовых сороковых.
Но финал сегодня будет роковым,
предрекающим Земле конец истории.

Сидит мужик американский
и рубит сук, на чем сидит.
Он не один, такой засранец,
сидит с Европы троглотит.

Топор в руках американца
кромсает в щепки толстый сук.
И нет управы на поганца,
его, быть может, вознесут.

Быть может, сделают героем
за череду топорных дел.
Но говорят, рубить – не строить,
здесь явно виден беспредел.

А сук все тоньше, щепок больше,
и вот уже знакомый треск.
Засранец взвыл от резкой боли,
похоже вовремя не слез.