А как бы я себя повел при перегрузке,

А как бы я летел в космической тиши,

И ждали б вы меня любимые подружки

Не в шумном сити, а в какой-нибудь глуши?

Искал бы землю я пугливыми глазами,

Иль бы  задором излучался острый взгляд?

Как я общался бы с земными голосами,

Каким из них я был бы несказанно рад?

Других вопросов не могу уже припомнить,

Их в невесомость безвозвратно унесло.

Но помню точно, я друзей позвал на помощь,

И эту помощь мне виденье принесло.

Сначала Патриот, потом уж Петербуржец,

Потом Пенсионер на склоне ярких лет.

Но кланяюсь сейчас родному Петербургу,

За то, что подарил призвание – Поэт.

Я строки рифмовал, не думая о славе.

Мне ямб колол глаза, и душу рвал хорей.

Созрел в моей груди Писатель в виде лавы,

Которая взошла в бунтарской голове.

Выбрасывал вулкан бесчувственные строки,

В которых, иногда, читался классицизм.

Но виделись в строках унылые пороки,

А я кричал взахлеб – готовый Публицист.

Так жизнь моя течет по замкнутому кругу,

В котором только П диктует новый день.

А я хочу писать единственному другу,

Который, как и я, сиянье, но не тень.

Ты многое по жизни повидала

И многое могла бы рассказать,

Но скомкано худое покрывало,

Зашторились невинностью глаза.

Я знаю эту гнусную невинность,

Но верю, как законченный паяц,

В пародию на юную наивность,

В нелепицу, что шепчешь, не таясь.