Супруги Кузнецовы прожили в согласии и любви более сорока лет, но, как вы знаете, жизнь не бесконечна. На 65 году от рождения Николая Ивановича свалил недуг. Врачи обнаружили злокачественную опухоль, и долгая процедура лечения началась.
Ольга Владимировна, как могла, помогала Николаю Ивановичу справиться с недугом. Она даже уволилась с должности заведующей кафедры, чтобы постоянно находиться с ним рядом. Сознательная атеистка, она в первый раз пошла в церковь и со слезами умоляла бога, чтобы тот помог Николаю Ивановичу скорее выздороветь.
Курс химиотерапии результатов не дал, и тогда они решились на дорогостоящую операцию по удалению разрастающейся опухоли. Ольге Владимировне пришлось продать дачу и машину, чтобы собрать деньги на эту самую операцию.
После операции Николай Иванович прожил всего две недели. Умирая, он произнес последнюю фразу: «Трудно будет тебе одной, Оленька».
И случилось это в ночь на первое января 2012 года.
Сколько слез пролила Ольга Владимировна до и после смерти. Если до смерти она еще как-то сдерживала свою слезливость, то после ее разрыдалась по-бабьи надрывно и продолжительно. И никакие уговоры родных не могли остановить ее надрывное всхлипывание.
Именно в это время она поняла, как трудно ей будет без того человека, который был ее другом и путеводной звездой.
Если на девятый день она посетила кладбище с сыном и невесткой, то на сороковой день поехала туда одна.
После февральской вьюги, завалившей окрестности белым снегом, выглянуло солнышко, и морозный воздух по-особенному заискрился. Но Ольге Владимировне было не до искрящегося воздуха, она ехала в автобусе, и ее мысли перескакивали с одного события, связанного с Николаем Ивановичем, на другое.
Вот он встречает ее возле института, и они, взявшись за руки, бегут до ближайшего кафе, чтобы за чашечкой кофе высказать друг другу много нежных и ласковых слов.
Вот он надевает на ее палец обручальное кольцо, и свадебный кортеж направляется в сторону его дома.
Вот он помогает писать ей кандидатскую диссертацию. Вот…
Но автобус останавливается у главного входа на кладбище, и немногочисленные пассажиры спешат к выходу. Ольга Владимировна покидает автобус последней. Усилившийся мороз обжигает ее щеки и бессовестно лезет под шубу, но она не ощущает морозных приставаний. Она идет по дорожке и разговаривает с Николаем Ивановичем:
— Милый Коленька, как ты там без меня? Еще немного, и я приду к тебе, мой дорогой.
Старое кладбище уже осталось позади, а впереди громоздились покрытые снегом холмики свежих могил. Под плотным снежным покровом было трудно различить очертания венков и временных крестов. И только черно-серые силуэты полудиких собак резко выделялись на искрящемся белом фоне.
Проваливаясь по колено в снегу, Ольга Владимировна отыскала могилу мужа, попыталась стряхнуть снег с венков, но быстро устала. Присев на коврик, который она прихватила с собой, Ольга Владимировна всплакнула, причитая только одно:
— На кого ты меня покинул, Коленька, на кого ты меня покинул?
Зимний день короток, навалившаяся темнота добавила еще холода, но не отвлекла Ольгу Владимировну от мрачных мыслей. Она по-прежнему бессознательно общалась с Николаем Ивановичем, пытаясь услышать его родной баритон. Когда она замолкала, одна из окруживших ее собак подходила к ней и, прикусывая шубу, дергала за подол. Ольга Владимировна начинала шевелиться, и собака отступала на прежнюю позицию, выжидая момента, когда обладательница шубы перестанет двигаться.
Ноги Ольги Владимировны онемели настолько, что она не могла даже подняться. Как в бреду, она повторяла только одно:
— Коленька, ты только меня жди, Коленька, ты только меня жди.
А собаки подходили к ней все ближе и ближе, а одна из них приближалась к ней и прикусывала шубу, словно проверяя, жива ли она.
Очередная проверка вывела Ольгу Владимировну из состояния прострации, и она поползла в сторону забора, за которым находилось шоссе с пассажирским автобусом и дорогой к дому.
Собаки на время отвлеклись от Ольги Владимировны, переключив свое внимание на любимые Николаем Ивановичем пирожки, которые оставила она на могиле.
Громкое рычание говорило о том, что дележка шла с нескрываемым соперничеством и злобой.
Правда, рычание быстро прекратилось, и собаки вновь последовали вслед за Ольгой Владимировной.
И вот уже спасительный забор. Ольга Владимировна с трудом пролезла под ним и выползла на шоссе.
Собаки последовали вслед за ней, их хищные глаза светились во тьме недобрым огнем.
Завидев рейсовый автобус, Ольга Владимировна попыталась встать, но ноги не слушались ее. Она подняла руку и закричала, но вместо крика вырвалось тихое сипение.
Водитель автобуса все же увидел шевелящееся тело и вовремя притормозил. Из автобуса вышли несколько мужчин и помогли Ольге Владимировне подняться в салон.
Целый месяц Ольга Владимировна пролежала в больнице, моля бога о том, чтобы он отправил ее к Николаю Ивановичу. Но бог распорядился иначе, и теперь она хранит в сердце память о любимом муже и живет ради внука, которого зовут Николаем.

После смерти мужа жила Любовь Тимофеевна одна в своей однокомнатной квартире. Взрослая дочь уже давно вышла замуж и к матери заезжала нечасто. У нее всегда находился повод проехать мимо дома, в котором проживала ее мать. То потому, что на работе выматывается, то по семейным делам, то по плохому состоянию.
Любовь Тимофеевна не обижалась на дочь, хотя в сознании иногда и всплывала волна печали.
— Дело молодое, — думала она, — станет постарше, вспомнит о матери-то.
Но с годами внимание дочери так и не проявилось.
Выйдя на пенсию, Любовь Тимофеевна нашла себе незавидную работенку, устроившись уборщицей в местную больницу. И время быстрей пошло, и к небольшой пенсии какая-никакая прибавка.
К слову сказать, что-то уж больно часто Любовь Тимофеевна стала подгонять это самое время.
— А чего зря небо коптить, — размышляла она, — уж и так пожила достаточно.
С этой мыслью она и жила последнее время.
Но произошло событие, которое заставило Любовь Тимофеевну поменять копошившуюся в мозгу мысль.
В один из дней она убиралась в палате, где лежали два сердечника. Поправляя одеяло одному из них, она тихо сказала:
— Дай бог тебе здоровья, мил человек.
Мил человек открыл глаза и произнес:
— Спасибо Вам за добрые слова, а как Вас зовут?
— Меня-то, Любовь Тимофеевна, — покраснев, сообщила она.
— А меня Сергей Иванович, — представился больной, — ну вот и познакомились.
Смутившаяся Любовь Тимофеевна поспешила покинуть палату.
На следующий день их разговор продолжился, и Любовь Тимофеевна узнала о том, что всю свою жизнь проработал Сергей Иванович на металлургическом комбинате, сначала простым инженером, потом представлен был в главные. И вот теперь захватили комбинат местные бандюганы, разогнав тех, кто был с ними не согласен.
Директор комбината скоропостижно скончался от сердечного приступа, хотя раньше на сердце никогда не жаловался, а Сергей Иванович слег в больницу и теперь не знает, когда из нее выберется.
— Теперь одна дорога на пенсию, — печально произнес он, — на комбинате мне уже не работать.
— Вот дожили, жируют только те, кто нахрапистей, да бессовестней, — поддержала разговор Любовь Тимофеевна.
— И не говорите, — еще больше опечалился Сергей Иванович, — вот думали, перестройка пришла, теперь уж заживем. А оно вон как повернулось.
Поняв, что начатый разговор только расстраивает Сергея Ивановича, Любовь Тимофеевна попрощалась и вышла из палаты.
Но общение продолжилось и на следующий день. Когда утренний обход закончился, Любовь Тимофеевна пришла в знакомую палату и по глазам Сергея Ивановича поняла, что он рад ее видеть.
— С добрым утром, Сергей Иванович, как Ваше здоровье?
— Доктор сказал, что я здоров, как бык, только еще недельку нужно полежать, — доложил Сергей Иванович.
— Ну, если только недельку, тогда, действительно, здоров, — улыбнулась Любовь Тимофеевна.
Присев на рядом стоящий стул, она задала новый вопрос:
— А почему к Вам никто не приходит?
— А приходить-то и некому. Жена умерла год тому назад, а сыну о своих болячках я не пишу. Он у меня в столице своей фирмой обзавелся, поэтому времени на все не хватает.
— А, может быть, стоит известить сына, — робко спросила Любовь Тимофеевна.
— Вот выйду из больницы, тогда и извещу, — пообещал Сергей Иванович.
С этого дня Любовь Тимофеевна стала приносить в палату разные фрукты, соки и молочные продукты, которые могла достать. Дефицит продуктов ощущался все явственней, и настроения он никому не прибавлял.
Сергей Иванович поначалу отказывался, но благодарность в его глазах читалась неоднократно.
Неделя проскочила незаметно, и настал день выписки его из больницы. Прощаясь, Сергей Иванович оставил Любови Тимофеевне номер своего телефона и просил обязательно позвонить.
Если бы он знал, сколько раз Любовь Тимофеевна доставала записку с номером телефона, да так и не решилась его набрать.
А Сергей Иванович помнил о ней и по истечению недели сам пришел в больницу. Сначала он поговорил с лечащим врачом, а потом отыскал Любовь Тимофеевну.
Увидев Сергея Ивановича, Любовь Тимофеевна зарделась, как в молодые годы.
Ее открытая улыбка говорила о том, что она рада этой встрече.
— Любовь Тимофеевна, а не пойти ли нам в парк, — предложил Сергей Иванович, — уж больно погода хорошая.
— Конечно, конечно, — засуетилась Любовь Тимофеевна, — я только переоденусь.
Погода, действительно, стояла замечательная. Только что прошли майские праздники, во время которых погода заливала дождями праздничное настроение горожан. И вот уже три дня, как тучи разлетелись, и жаркое солнце осушило землю.
Парковые деревья хвастались молодой зеленью, а сиреневый аромат разливался по территории парка, радуя посетителей. Правда, в полдень желающих прогуляться по парку было не так уж и много.
Наши знакомые прошли до пруда, в котором под приглядом уточек резвились маленькие утята, и сели на парковую скамейку.
— Любовь Тимофеевна, расскажите немного о себе, — попросил Сергей Иванович.
— Да вроде бы и рассказывать-то нечего, — смутилась Любовь Тимофеевна.
— Как это нечего, столько лет прожили и нечего.
— Просто жизнь моя мало чем отличается от тысяч жизней других женщин, — тихо произнесла Любовь Тимофеевна.
— И все же, мне хотелось бы узнать о Вас больше, — настаивал на своем Сергей Иванович.
— Ну, хорошо, — согласилась Любовь Тимофеевна и начала свой рассказ:
— Родилась я в одном из украинских сел, что под Донецком. В семье нас было пятеро. Кроме меня росли два старших брата и две сестры, одна постарше, другая помоложе меня.
Утром училась в сельской школе, а после обеда помогала родителям по хозяйству. То огород пополю, то за скотиной присмотрю. Были у нас куры, гуси, поросята и, конечно, корова – наша кормилица. В общем, времени на гулянье совсем не оставалось, а погулять так хотелось.
— Неужели совсем не доводилось гулять, — спросил Сергей Иванович.
— Доводилось, но только очень редко. Братьям в этом плане было посвободней, они только дрова заготавливали, да хату белили.
После окончания седьмого класса сманила меня родная тетя в Донецк, и стала учиться я там в кулинарном училище. Родители были довольны тем, что дочь хоть какую-то специальность получит. В Донецке я и познакомилась с будущим мужем Иваном. Может быть, не стоит продолжать?
— Сегодня, может быть, и не стоит, а завтра обязательно продолжите. Нет, лучше продолжишь. Давай перейдем на ты, ведь мы уже знакомы больше двух недель.
— Хорошо, на ты, так на ты.
Сергей Иванович проводил Любовь Тимофеевну до дома и при прощании долго держал ее натруженную руку.
На следующий день они снова встретились возле того же пруда, и Любовь Тимофеевна продолжила свое повествование.
Но автор почувствовал, как трудно ей это давалось, поэтому решил пересказать жизнь Любови Тимофеевны сам. На чем это она остановилась-то? Ах, да, на знакомстве со своим будущим мужем.
Итак, познакомилась Люба с Иваном на танцах и сразу влюбилась. Разве можно было не полюбить такого красавца. Он и ростом был под метр девяносто, и волосами кучеряв, да и лицом симпатичен.
Люба тоже была гарна дивчина, чернявенькая, глазастенькая, курносенькая.
В общем, Иван тоже влюбился в нее по самое некуда.
Но через полгода призвали Ивана в армию. Слез в военкомате было предостаточно, обещаний любить, как соловей лето, тоже.
По счастливой случайности попал Иван в ШМАС – школу младших авиационных специалистов, а после ее окончания в одну из авиационных частей под Ленинград.
И все это время они писали друг другу чувственные письма со следами помады от Любы и с запахом авиационного топлива от Ивана.
Приехав через год на побывку, Иван показал Любу своим родителям. Приняли Любу сдержанно, но без чванства и грубости.
А через полгода Люба окончила кулинарное училище, и сама приехала навестить Ивана. Натрепал тогда Иван старшине, что к нему жена приехала, и тот выписал увольнительную на целых два дня. Да ладно бы только увольнительную. Договорился наш старшина с заведующей летным профилакторием, и счастливой парочке выделили комнатку на эти самых два дня.
Тогда-то и состоялась их первая близость, после которой они поклялись любить друг друга всю оставшуюся жизнь.
После свидания с Иваном Люба навестила своих родителей, а потом вернулась в Донецк и устроилась поваром в столовую одного из заводов.
Ох, и трудно же ей было отбиваться от охочих мужичков, но она помнила клятву и строго ее выполняла. Судя по многочисленным письмам Ивана, он тоже помнил о ней и о той ночи, которая их сблизила. Ах, какие это были письма.
Отслужив честно три года, Иван решил остаться на сверхсрочную службу. И только потому, что командир части обещал назначить его на должность радиста в один из летных экипажей. Представляете, он будет летать.
Эту радостную новость он тут же сообщил родителям и Любе. Другую новость он решил оставить до приезда домой. А домой он приехал через три дня, потому что командование предоставило ему очередной отпуск. И ехал он уже не в солдатской форме, а в форме старшего сержанта сверхсрочной службы с голубыми петлицами.
Дома его встречали чуть скромнее, чем первого космонавта. За празднично накрытым столом собралась не только родня, но и многочисленные соседи и знакомые. И именно за этим столом Иван с Любой объявили о своем желании стать мужем и женой. Данное известие было восторженно встречено уже подвыпившей родней и знакомыми. Только Ивановым родителям было не до восторженных восприятий. Это ж какие хлопоты предстояли им.
Так как в городском ЗАГСе молодых ни в какую не хотели расписывать раньше, чем через месяц, они решили расписаться на селе, где жили Любины родственники. Там же и свадьбу договорились сыграть.
И вот представьте себе такую картину, по селу под ручку с красавцем Иваном гордо вышагивает разодетая Люба. Весь ее вид говорил что-то вроде этого:
— Да, дорогие земляки, это я Люба, иду по селу не с кем-нибудь, а с летчиком. А кто из вас может похвастаться тем же?
И, действительно, все село высыпало на улицу, чтобы поглазеть на появившуюся пару. Все село и на свадьбе с удовольствием погуляло. Рассказывать про украинскую свадьбу я не буду, так как хорошо известно ее песенно-танцевальное содержание.
Для дальнейшего прохождения службы Иван прибыл в часть с молодой женой. Для молодых уже была обустроена комнатка в коммунальной квартире.
Люба впервые в жизни окунулась в приятность проживания со всеми удобствами. Она с благодарностью смотрела на любимого Ивана и долго не могла поверить в то, что именно с ней такое произошло.
На второй месяц пребывания в городке для Любы нашлось место повара в летной столовой, и теперь она с головой ушла в любимую работу. Летный состав сразу почувствовал изменения в лучшую сторону. Во-первых, расширился ассортимент блюд, а, во-вторых, значительно улучшилось их качество.
За такие изменения командование части выразило Любе, то есть Любови Тимофеевне, большую благодарность. Часть этой благодарности перепала и Ивану, и этому он был очень рад. А как не обрадуешься, если сослуживцы то и дело нахваливают твою жену.
Через год у них родилась дочь, которую, по обоюдному согласию, назвали Леной.
На этом нам придется прерваться, так как у Сергея Ивановича зазвонил телефон, и он перекинулся с кем-то несколькими фразами.
— Ну, а что было дальше, — убрав трубку, спросил он.
— А о том, что было дальше, я расскажу завтра, — пообещала Любовь Тимофеевна, — а то, что-то холодом потянуло.
В этот раз Любовь Тимофеевна пригласила Сергея Ивановича на чай, и тот не отказался.
Правда до чая дело так и не дошло, потому что на столе появилась бутылочка водки и несколько тарелок с закусками, которые с удовольствием приготовила Любовь Тимофеевна.
Весь вечер Сергей Иванович нахваливал ее кулинарное мастерство и не торопился уходить домой. Но пора и честь знать. Прощаясь, Сергей Иванович чмокнул Любовь Тимофеевну в щечку. Хотел чмокнуть еще раз, но Любовь Тимофеевна скромненько увернулась.
Несколько дней они не встречались, так как Сергей Иванович занимался оформлением пенсии. Ну и хлопотное это дело, бегать по бюрократическим инстанциям и доказывать, что ты не верблюд. Наконец все документы были собраны и отправлены по инстанции.
Сергей Иванович решил отметить это радостное событие и пригласил в гости Любовь Тимофеевну.
Войдя в квартиру, она сразу обратила внимание на то, что женская рука давненько не участвовала в ее уборке, хотя особого беспорядка Любовь Тимофеевна не заметила.
Она помогла Сергею Ивановичу накрыть на стол, и празднование началось. Сергей Иванович поднял бокал за присутствующих здесь дам в лице Любови Тимофеевны, на что она попыталась возразить:
— Сергей Иванович, мы здесь собрались не ради меня, так давайте выпьем за вас, то есть, тебя.
— А что за меня пить, я теперь перешел в разряд пенсионеров, а это, сама понимаешь, радость небольшая.
— Но и для огорчения причины нет, — улыбнувшись, произнесла Любовь Тимофеевна, — я вон уже два года, как на пенсии.
— Ну, тогда давай вздрогнем, — предложил Сергей Иванович и первым опустошил содержимое стопки.
Вслед за ним отпила из своей стопки и Любовь Тимофеевна.
— А теперь я хотел бы услышать продолжение рассказа, — обратился к ней Сергей Иванович.
— Сергей Иванович, мне что-то не хочется бередить прошлое, давайте, ой, давай попробуем жить настоящим.
И я понимал, почему Любовь Тимофеевна не хочет возвращаться в это самое прошлое, не таким радужным было оно.
Но, пока она меня не слышит, я постараюсь вкратце пересказать ее жизнь.
А жизнь шла своим чередом, Иван летал в командировки, а Люба три года няньчилась с дочей. Именно так обращалась она к маленькой Леночке. А когда доче исполнилось три года, оформила ее в садик и вернулась на прежнюю работу.
Иван в это время стал частенько прикладываться к стопке, вернее не к стопке, а к стакану. Этому способствовал тот факт, что самолет, на котором летал Иван, был оборудован противообледенительной системой. Система, как система, но основой ее являлся спирт. А спирт имеет свойство испаряться и оседать в канистрах членов экипажа.
И испарялся он с завидным постоянством.
А если в доме есть спирт, разве можно мимо него спокойно пройти. Вот и Иван не мог себя пересилить. Сначала стопарик спирту, потом разливного пивка с дружками, потом… Что было потом, Иван вспоминал с трудом, а иногда и вовсе не помнил. Причем, он почти никогда не бузил и только изредка поднимал на Любу руку. Но состояние тревоги не покидало ее ни в будни, ни в праздники.
И все равно Иван для Любы был самым дорогим и любимым человеком. Конечно, доча была тоже самой-самой.
В части не сразу заметили тягу Ивана к спиртному, и неудивительно. Как бы Иван ни напивался, в часть он приходил чисто выбритым и аккуратно одетым. Его могли выдать только трясущиеся руки, да излишняя потливость, но мало ли отчего они трясутся.
Когда Леночке исполнилось десять лет, дали Ивану однокомнатную квартиру, и этому обстоятельству была рада вся семья. На радостях они отметили новоселье, на котором Иван опять перебрал.
Перебирал он и на родине во время очередных отпусков, но родственники списывали это на нелегкие условия службы, на опасность профессии, но только не на его слабость.
Что касается отношения к дочери, то Иван ее очень любил и частенько баловал. Люба дочь тоже любила, но излишнее баловство ей очень не нравилось. Об этом она неоднократно говорила Ивану, но тот только злился и бубнил примерно следующее:
— Если мы росли в нужде, то доченька моя должна жить по высшему разряду.
И Лене, действительно, ни в чем не отказывали. Может быть, поэтому она стала нередко дерзить матери и часто задерживаться по вечерам. В шестнадцать лет она уже попробовала спиртного и закурила, а поступив в институт, стала пропадать и по ночам.
На втором курсе института Лена познакомилась с каким-то мужичком и ушла жить к нему.
Правда, прожили они не больше года, потому что Лена была компанейской девочкой, и дома ее было не удержать. Танцы и вечеринки отнимали у нее уйму времени, но институт она, все же, закончила, в немалой степени потому, что Иван периодически встречался с деканом и одаривал его деликатесами, которые привозил из командировок. То пару арбузов астраханских подкинет, то коньячку армянского привезет, то красной рыбы с самой Камчатки.
В общем, диплом был получен, работа в коммерческой фирме обеспечена. Именно в фирме Лена познакомилась с коммерческим директором и отбила его у жены.
Через пару месяцев была сыграна шикарная свадьба, а еще через год Лена разродилась девочкой.
Все заботы по уходу за внучкой легли на плечи Любови Тимофеевны, но когда той исполнилось два года, Лена обзавелась нянечкой, и бабушка с дедушкой оказались не нужны.
С этого времени визиты дочери и внучки стали очень и очень редкими. А вскоре от постоянных запоев скончался Иван, и Любовь Тимофеевна оказалась совсем одна.
Причем в смерти отца Лена постоянно обвиняла мать, не замечая горя в ее потускневших глазах.
Вот такую историю не захотела рассказывать Сергею Ивановичу Любовь Тимофеевна.
Помнится, мы остановились на том, что Любовь Тимофеевна не стала продолжать рассказ о своем житье-бытье.
В этот вечер они с Сергеем Ивановичем выпили еще немного, и Любовь Тимофеевна засобиралась домой. Как ни упрашивал ее Сергей Иванович, она категорически отказалась остаться.
Потом были еще свидания и, наконец, произошло то, о чем они старались не говорить. В один из вечеров Сергей Иванович уговорил Любовь Тимофеевну переехать к нему жить.
Он так и сказал:
— Люба, может быть, хватит нам разбегаться по своим конурам. Переезжай-ка ко мне, у меня места много. Без хозяйки как-то уж очень неуютно. Говоря это, он обнял Любовь Тимофеевну и заглянул ей в глаза.
Свадьбу они играть не стали. Просто Любовь Тимофеевна перевезла свои нехитрые пожитки к Сергею Ивановичу, и стали они жить-поживать, да горя не знать.
Узнав об этом, Лена очень обрадовалась. Как тут не обрадуешься, если квартира освободилась и делай с ней что хочешь. Не спрашивая разрешения матери, она быстренько продала квартиру, в которой ранее проживала Любовь Тимофеевна и только потом сообщила ей об этом.
После такого сообщения Любовь Тимофеевна слегла с инфарктом, и пришлось отправить ее в больницу.
Сергей Иванович, как мог, старался ее утешить, постоянно наведываясь в больницу.
Через месяц ее отпустили домой, порекомендовав не нервничать и не перегружать свое сердце. Но как тут не нервничать, если приехавший к отцу сын взглянул на нее недобрым взглядом.
Судя по тому, что настроение Сергея Ивановича сильно ухудшилось, Любовь Тимофеевна поняла, что его разговор с сыном был не из приятных.
Да, сын был очень недоволен решением отца связать свою судьбу с какой-то женщиной.
Во-первых, потому что, по его мнению, прошло слишком мало времени после похорон матери, а, во-вторых, потому, что делиться с кем-то имуществом сын не собирался.
После отъезда сына Сергей Иванович еще долго ходил сам не свой. Глядя на него, Любовь Тимофеевна тоже опечалилась.
А тут еще начались постоянные звонки из Москвы, сын что-то выговаривал Сергею Ивановичу. После очередного звонка Сергей Иванович уединялся в своем кабинете и долго из него не выходил. На вопросы Любови Тимофеевны отвечал сбивчиво и нервно.
Осенью у Сергея Ивановича случился второй глубокий инфаркт, и врачи не смогли что-либо сделать.
После похорон сын Сергея Ивановича дал Любови Тимофеевне неделю для того, чтобы она освободила жилплощадь ей не принадлежавшую.
Любовь Тимофеевна переехала к дочери, но ужиться с ней так и не смогла. Та постоянно ее в чем-то упрекала, не выбирая выражений.
И, наконец, Любовь Тимофеевна не выдержала и ушла в Дом престарелых, в котором ее никто не навещает, но есть подруги, такие же, как она брошенные старушки.
Сейчас она живет воспоминаниями о прожитом. Иногда на лице Любови Тимофеевны появляется улыбка, значит, ее опять посетила мысль о том, что счастье ей подарили два любимых мужчины – Иван, да Сергей Иванович.
Живет Любовь Тимофеевна, покорно ожидая своего конца и никого не обвиняя в случившемся. Дай бог ей здоровья.

Служил старший лейтенант Велехов в отдельной авиационной эскадрильи, расположенной под Ленинградом, вот уже двенадцать лет. Некоторые его однокашники уже майорами ходили, а он за эти годы только раз отмечал получение очередного воинского звания. Да и как его получишь, если должность авиационного техника по АДО другого звания не предполагала. Работу свою Анатолий Велехов любил и ответственно к ней относился. А вот любви к жене Татьяне Анатолий уже давно не испытывал. Конечно, поначалу какое-то чувство тянуло его к Татьяне, но назвать это чувство любовью Анатолий бы не решился.

Все произошло как-то уж очень быстро. Учась на последнем курсе училища, познакомился Анатолий с Татьяной в училищном клубе на вечере. После танцев проводил он ее, как положено, до дома и хотел уже распрощаться, как обхватила его Татьяна своими цепкими руками и присосалась так, что сил никаких не было от нее отцепиться. Точнее, силы на дело нехитрое он все же нашел. И так уж случилось, что Татьяна оказалась первой девушкой, с которой он оказался так близок.
Может быть, именно поэтому в тот вечер, в порыве страсти он и промямлил: «Я люблю тебя, Таня».
А Таня оказалась девушкой сметливою и очень чувственной. Будешь тут чувственной, если подруги уже повыходили замуж за курсантов, а она, сколько ни встречалась с ними, никак не могла окольцеваться.
Мертвой хваткой она вцепилась в Анатолия и уже не выпустила до самого ЗАГСа.
Анатолий, может быть, и отцепился бы от нее, но когда она известила его о своей беременности, сдался и дал согласие на свадьбу. Не дай бог, Татьяна до политотдела дойдет.
Свадьбу отгуляли перед самым выпуском. Уже на свадьбе Татьяна изрядно выпила и не единожды вешалась на шеи однокашников Анатолия. Родители Анатолия попытались в последний раз его отговорить, но что сделано – то сделано. Чувственные гормоны оказались сильней родительских увещеваний.
После свадьбы Анатолий все же высказал Татьяне пару ласковых, а заодно поинтересовался ходом беременности, на что жена как-то уклончиво ответила:
— Пока малыш меня не беспокоит.
Анатолию этот ответ показался странным, но занятый подготовкой к отъезду в часть, он удовлетворился и им.
И вот лейтенант Велехов со своей молодой женой прибыл в часть для дальнейшего прохождения воинской службы. Дали им тогда комнатку в коммунальной квартире, в которой проживала семья механика по авиационному оборудованию, прапорщика Матвеева.
Поначалу лейтенанта определили в группу наземников, но он так просился на борт, что командование эскадрильи пошло ему навстречу, и Анатолий Велехов стал членом одного из экипажей. А служба летного экипажа военно-транспортной авиации нередко разбавляется командировками в тот или иной регион нашей необъятной Родины.
Вот и экипаж, к которому был приписан лейтенант Велехов, частенько убывал в командировки.
Из первой командировки Анатолий частенько звонил своей жене, интересуясь ее здоровьем и поведением еще не родившегося малыша. В один из таких звонков он узнал, что у Татьяны случился выкидыш. Узнав об этом, он очень сильно расстроился и с трудом дождался окончания командировки. А как же не расстроишься, если ожидаемый ребенок уже не родится. Да и состояние жены его тоже волновало, мало ли что могло случиться при выкидыше.
По прибытии на базу он отпросился у командира и поспешил домой. Татьяна его встретила так, будто он никуда и не убывал. Анатолию даже показалось, что жена была под небольшим кайфом.
— Наверное, переживает из-за потери малыша, — подумал он и не стал резко реагировать на состояние жены.
Жена тем временем накрыла на стол, достала из тумбочки бутылку водки и предложила выпить за его возвращение. После стопки глаза у нее загорелись, она встала со стула, подошла к Анатолию и его обняла.
— Слава богу, — промелькнуло у Анатолия в голове, — а я невесть что подумал.
Ночью Татьяна удовлетворила его на все сто процентов, отдавшись, как в последний раз. Впрочем, в постели она всегда была горячей и обворожительной.
Но поутру она встала не с той ноги. На все вопросы Анатолия отвечала резко и неохотно. Списав ее резкость на недосып, Анатолий поспешил в часть. Настроение его нельзя было назвать хорошим. Это заметили и сослуживцы.
После другой командировки Анатолий обратил внимание на изменившееся поведение соседа. Раньше они могли поболтать на кухне или перекинуться парой шуток, а теперь прапорщик отводил глаза и старался уйти от разговора. Да и Татьяна вдруг стала курить и никакие увещевания не могли заставить ее бросить эту вредную привычку.
Червь сомнений еще активней внедрился в сознание Анатолия, но он сдерживал себя, пытаясь развеять эти самые сомнения. Да и работа отнимала слишком много времени, чтобы зацикливаться на поведении жены.
Через пару лет Велеховым дали отдельную однокомнатную квартиру, и Анатолий немного успокоился.
— Вот теперь заживем, — думал он.
Вот только ребенок у них так и не получался. Может быть, поэтому Татьяна стала чаще выпивать и по своему усмотрению использовать время длительных командировок Анатолия.
По гарнизону уже давно ползали слухи об ее ненасытной тяге к мужикам, но Анатолий не обращал на них особого внимания. Он продолжал честно выполнять свой воинский долг, не думая о наградах и почестях.
Иногда он пытался заговорить с женой на тему слухов, но та всякий раз списывала это на злые языки завистливых баб, которых, по ее словам, в гарнизоне было много.
После ее высказываний сомнения все же оставались, но бурная ночь не оставляла от них никаких следов.
Так тянулось до тех пор, пока злые языки не внедрились в экипаж. С этого момента старший лейтенант Велехов стал объектом злых шуток и подначек. Всем известно, что языки у мужиков развязываются после третьего стопаря. И вот тогда держись, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Да ладно бы только пьяные разговоры, страшнее были осуждающие взгляды однополчан. И эти взгляды Анатолий стал ощущать всеми фибрами израненной души.
И вот настал тот день, когда израненная душа не выдержала, и случилось то, что случилось.
В этот день старший лейтенант Велехов заступил в наряд дежурным по части. Получив пистолет и приступив к дежурству, Анатолий проверил посты и вернулся в комнату дежурного.
Дождливая погода не добавляла Анатолию оптимизма, а шальные мысли, как назло, будоражили его сознание. Что он только не передумал за этот вечер.
Он перелистал в уме все страницы супружеской жизни и не нашел ничего радужного, кроме безумных ночей, проведенных с Татьяной.
Но одними ночами сыт не будешь. Наоборот, в картинки этих самых ночей вдруг стали врываться другие мужики, и их участие в любовном безумии было страшнее любого испытания.
Анатолий вскочил и, словно ополоумевший, выскочил из комнаты дежурного. Непослушные ноги понесли его в сторону родного дома. Каждый шаг добавлял Анатолию небывалой решимости, и только у порога квартиры он на секунду задержался, потом открыл ключом дверь и вошел в спальню.
На кровати лежала жена в объятиях замполита эскадрильи. Кровь прилила к голове Анатолия, он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил сначала в замполита, потом в ошалевшую Татьяну.
Если бы он позволил ей сказать, хотя бы, слово, второго выстрела могло и не случиться. Но решимость вовремя спустила курок.
После выстрелов на Анатолия навалилась полная опустошенность. Присев на стул, он несколько минут тупо смотрел на бесчувственные тела, потом сунул пистолет в рот и сделал последний выстрел. Последний выстрел в голову.